Чужой рванулся вперёд, чтобы схватить Кирри за грудки, но Кирри ждал этого и увернулся. Чужой фыркнул, как взбешённый буйвол, и его кулак скользнул Кирри по скуле. Кирри чуть растерялся, думая, можно ли делать с чужим то, чему его учил Илья - ведь это удары для врагов, а не для учёных или пилота со станции - и еле успел уклониться. Чужой злобно рассмеялся - Кирри принял решение и врезал ему в челюсть, разбив костяшки пальцев...
- Вы что, с ума посходили! - рявкнул Илья под самым ухом.
Бойцы отпрянули друг от друга, тяжело дыша и всё ещё сжимая кулаки.
- Стас, тебе делать нечего? - продолжал Илья, подходя. - Что случилось?
- Таких аборигенов в клетке держать надо, - буркнул Стас. - Ты, я слышал, хочешь его на Землю взять, а он и тут на людей бросается. Я, знаешь, не этнограф, чтобы подбирать ключи к аборигенскому непостижимому внутреннему миру. И на Земле не все будут этнографами, так что подумай хорошенько, стоит ли.
- Ты чего задираешься, зайка? - спросил Илья у Кирри, резко сменив тон.
Драку он видел на экране камер слежения, а слов ему было не слышно, подумал Кирри. Он подобрал пояс с ножом и пожал плечами, чувствуя ужасающую тоску.
- Видимо, меня надо держать в клетке, - сказал Кирри, застегнул пояс, поднял контейнер и пошёл в лабораторию.
- Ведёт себя, как стервозная баба, - сплюнул Стас у него за спиной, а Илья сказал:
- Реагируешь на инстинктивное поведение ксеноморфа, как на подначки дворового хулигана...
Больше Кирри ничего не слышал. Он принёс в лабораторию материал, сел в кресло, подтянув ноги к груди, уткнулся лицом в колени и вцепился зубами в ладонь, чтобы не разрыдаться.
Инстинктивное поведение.
Работаю белой мышкой. Эволюционный вывих. Из дикого племени. Экспериментальный образец.
И надо бы сбежать отсюда, пока одиночество и тоска ещё не довели до тихого сумасшествия, но даже если Кирри удастся пройти пешком и в одиночку по безводной пустыне с её драконами и прыгунами, жарой днём, холодом ночью и жаждой круглые сутки - с чем он придёт в Добрую Тень? Переросток, который шлялся три года неизвестно где. Старше всех - кто захочет сразиться с ним? Почему ты до сих пор одинок, дылда? И почему ты до сих пор - никто?
Или надо идти в Лянчин? Ах, если бы Кирри ещё не поумнел за эти три года и не понял с беспредельной ясностью, что в Лянчине его участь будет ещё плачевнее! Здесь дикарь и там дикарь - но здесь, по крайней мере, не рабыня...
Отец-Мать, подумал Кирри, как в детстве, я так хочу домой! Позволь мне вернуться домой и жить среди людей, как человек! Голодно, тяжело, грязно - но рядом с тем, кто будет меня любить и не станет считать ручным животным. Я не создан жить с чужими! Чужим хорошо жить с себе подобными - а я...
По мне они диссертации пишут.
Пришёл Илья, присел рядом, погладил по голове:
- Кирька, не бери в голову, Стас просто вести себя не умеет.
Стас просто честно выдал то, что все думают и помалкивают, подумал Кирри, а вслух сказал:
- Прости, Илья. Я в порядке. Я не злюсь и не огорчаюсь. Мы просто случайно поссорились. Я в Поре, ты же знаешь - меня несёт иногда. Инстинктивное поведение, ты же сказал... Но я не злюсь на Стаса, не подумай.
И всё. Илья всему поверил.
- Ты молодчина, зайка, - сказал он весело. - Помоги мне распаковать эти богатства?
Кирри кивнул и встал.
Тебя я люблю, думал он. Тебе я благодарен. Иногда ты почти похож на моего отца. Но даже ты - чужой. И мне придётся найти способ уйти отсюда - и от тебя - иначе случится что-нибудь плохое.
С тех пор он старался держаться как можно дальше от чужих. Когда партия с Земли улетела, пообещав прислать замену, а на станции остался только Илья, Кирри порадовался. Он был по-прежнему очень аккуратен и внимателен - а по ночам, когда Илья спал и на станции горел только дежурный свет, Кирри подолгу сидел перед мониторами слежения, глядя в чёрное безмолвие пустыни, чуть тронутое лунными бликами, и представляя себе запах остывшего песка и мрака. Ему было щемяще страшно - и до боли хотелось подняться на поверхность и идти, пока несут ноги. Куда глаза глядят.
***
Запись N145-01; Нги-Унг-Лян, Лянчин, Хундун.
К Хундуну мы подъезжаем, когда побагровевший солнечный диск уже лежит на горизонте.
Дорога сравнительно спокойна: весна, народ занят полевыми работами, мало кому надо из деревни в город. Нам встречаются только плебеи, которые привычно шарахаются по обочинам, не рассматривая наш отряд, да небогатые торговцы, везущие из города к окрестностям всякую всячину - они тоже дёргают лошадей к обочине и не поднимают глаз.
Приграничье осталось позади; патрули встречаются реже. Лянчин цветёт, Лянчин весь покрыт белой кипенью миндаля, алыми сполохами деревьев т-чень и жёлтыми пушистыми облаками златоцветника, который растёт по берегам каналов - вода несёт сладкую жёлтую пыль. Дикий миндаль, кустарник, а не дерево, почти такой же пышный, как и культурный, цветёт розоватыми цветами, растущими целыми гроздьями; его такое множество, что издали заросли напоминают взбитый клубничный крем. Лянчин выглядит мирно и прекрасно - странно думать о человеческих распрях, любуясь этим мирным цветением.
Анну считает, что в город на ночь глядя нам не надо - пока ни к чему привлекать к себе лишнее внимание - и наш отряд располагается в помещении придорожного постоялого двора. Хозяин заведения, немолодой полный человек, я бы сказал, с бакенбардами, искренне любезен: с одной стороны, мы, сомнительная компания, слишком большая, чтобы быть безопасной, разогнали всех постояльцев в две минуты - но с другой, с нами аж трое Львят, и мы намерены заплатить за постой деньгами.