Лестница из терновника-3. Прогрессоры - Страница 6

А клан обосновался у реки Хинорби, козы пасутся по ранней траве, подростки режут и сушат эту траву впрок, для времени, когда беспощадное солнце сожжёт всё живое до корней - а взрослые судачат о чём-то, недоступном разумению Кирри. И остаётся только жалеть о прежней стоянке клана, около рощи инжирных деревьев - потому что больше всего на свете Кирри любит мёд и инжир, но это невероятно редкая радость...

Размышления Кирри прервала суматоха в посёлке. Верблюды шли - колокольцы звенели серебряной россыпью, обещая что-то прекрасное; приехал купец из дальних мест.

Мука мученическая была - докормить ещё двоих блеющих оглоедов. Сосали бы быстрее - весь посёлок наверняка уже собрался на площади у Отца-Матери, глазеет на товары, на диковинную невидаль из дальних краёв, слушает рассказы... И когда последний козлёнок, наконец, задремал, выпустив изо рта сосок козы, Кирри торопливо сунул его под брюхо матери, а сам сорвался, как ветер.

Бежать - стоило.

Купец приехал из Лянчина. Из страны за полосой Песков. Из самого Чанграна - великого города, который всегда стоит на месте. Это сказка - там каменные дома, громадные, как горы, до самого неба, изукрашенные стеклянными и железными цветами, там у каждого подростка - стальной меч, башмаки, рубаха из невозможной ткани, солнечной насквозь, в сияющих узорах, ожерелья из самоцветов... Там - возможно всё, ну - всё! Любые чудеса. Это все знают, хоть никто там не бывал - от купцов и разного бродячего люда.

Сам купец - так себе человек. Был бы свой, Кирри сказал бы - никто. Ни мужчина, ни женщина, хотя уже взрослый - это неприятно, даже противно. Как-то не очень понятно, как это может случиться - будто человек отроду болен или так и не повзрослел и не определился. Но купец - лянчинец, мало ли, как у них, лянчинцев, бывает, может, даже такому Отцом-Матерью забытому бедолаге в сказочной стране тоже можно всё, что захочется. Вот такой уж он был мудрёный - лицо стёртое, то ли детское, то ли старческое, зато одежда сплошь в узоре из золотых сияющих полос и зелёных, золотом же отороченных листьев, и пояс чеканный, в самоцветах, и кривой меч на поясе - стальной, а на голове золотом шитый платок под чеканным обручем. Так себе человек - а одет красавцем. И всё улыбался и улыбался - видно, ему было вовсе не плохо от того, что он - никто.

Но его свита - воины, все в горящем под солнцем железе: на куртках - стальные плашки, на штанах, закрывая естество - кованные собачьи морды, а на поясах - мечи и кинжалы, а за спинами - ружья. И его воины считали своего купца важной птицей, воины его слушались беспрекословно. Снимали по его жесту с верблюжьих шкур седельные сумки, а из сумок вынимали сокровища: железные мечи, ножи, стилеты, упряжь в медных бляшках, стальные иглы, тонкие, как шипы на разрыв-траве, и гранёные, потолще, в разукрашенных коробках, а главное: порох, пули, дробь, ружья и пистолеты...

А зеркала, бусы из стекла и самоцветов, гранёные бутылочки с благовониями, ткани, как разноцветные потоки - это само по себе. Прекрасно, но не сказать, чтоб необходимо - не вода в песках. Хотя Кирри, конечно, глазел на всё подряд - когда ещё увидишь такое невероятное богатство?!

Впрочем, все глазели. На железо тяжело не смотреть. От золота ещё можно отвернуться, но от стали - нет, сталь притягивает взгляд. Хочется любоваться, трогать, хочется, чтобы эта чудесная рукоять стала одним целым с твоей ладонью... даже если у тебя есть стальной нож, всё равно хочется ещё, а уж если нет - желание вовсе нестерпимо. Все семьи, входящие в клан, вытащили самое ценное, чем богаты: бурые корешки нимс - "убийцы усталости", которые жуют воины в долгих переходах, горшочки с "любовью песка", песчаный жемчуг, ножи из вулканического стекла - пронзительно острые лезвия, прекрасные в своём роде почти как железо, хоть и хрупкие, плетёные пледы из козьей шерсти, чёрно-синюю переливчатую чешую драконов вельда, шкуры львов и черепашьи панцири... Кирри в застенчивой печали только провожал глазами прекрасные вещи, исчезающие в седельных сумках купца или уносимые родичами в кибитки; у него-то ровно ничего не было.

Ты - подросток, ещё не совсем человек. Тебе ничем владеть не положено. Даже думать забудь. Затрёпанная рубаха из грубого холста, который ткут из волокон травы хум, да такие же дерюжные штаны по колено - больше ничего нет и до Доброй Тени не предвидится. Даже башмаки подросткам носить не полагается - смотри под ноги, обходи колючки, привыкай к обжигающему жару песка... Кирри обхватил себя руками за плечи, вздохнул. Только взрослым - житьё на свете, или уж совсем малышам, пьющим молоко, которых нянчат матери и которым можно играть дни напролёт, пока для работы силёнок маловато.

Как-то само собой оказалось, что дети и подростки стоят в сторонке, пока взрослые торгуются. Даже локтями с братьями тыкаться не хочется; все видят - а что изменишь? Снугги крутит кончик косы между пальцами, Хэтти грызёт сухую травинку, Энгли облизывает губы - все думают примерно одно и то же.

Сокровища - не для подростков.

А Лодни тронул щёку Кирри пальцем - повернул голову к себе:

- Кирри, а вон те - кто?

Кирри оглянулся. Трое чужих подростков тоже стояли в сторонке, но с другой стороны. И эти чужаки были в башмаках из мягкой козлиной кожи, с цветными ожерельями на шеях и вообще - вызывающие ребята. Смотрели на местных свысока, как небожители.

Наверное, Кирри не посмел бы спросить, но купец сам на него посмотрел. И улыбнулся, как мало кто из взрослых улыбается подростку - придал Кирри храбрости.

- Скажи, почтенный человек, - спросил Кирри, преодолевая робость, - а вот те, что они за люди? Ведь это не твои дети? Ведь у тебя детей быть не может? Ведь это не лянчинские парни?